Только не - Игорь Толич

помогла Андрису окольцевать меня и осталась в его квартире впервые за всё это время, причём сразу на правах невесты и будущей жены.

Я вспоминаю его трясущиеся руки с помолвочным кольцом и до сих пор немного не верю, что всё это один и тот же Андрис Эглитис — виртуозный органист и мой застенчивый муж, чью фамилию я ношу с гордостью, не без удовольствия представляясь как Илзе Э́глите.

Я даже хотела поменять фамилию на своих книгах, но мой издатель засомневался, хорошо ли это отразится на продажах — люди с недоверием относятся к новым именам, а постоянно объяснять, что автор просто снова вышла замуж, — муторно и никому ненужно. Потому я так и продолжала издаваться под псевдонимом — Лиз Янсон. Фамильное окончание «-е» пришлось убрать по настоянию всё того же издателя, который любил пошутить, как нам всем повезло, что книги иностранной писательницы нет нужды переводить на русский. Я вежливо улыбалась шутке, а в душе печалилась, что мне до сих пор не давали полной свободы, даже в такой малости как заменить фамилию.

Если в афише органного концерта писали «Андрис Эглитис», лучшие билеты раскупали сразу. За книгами же Лиз Янсон не стояло очередей, и я сомневалась, что на Лиз Эглите значительно бы упал спрос. Скорее всего, вообще ничего бы не изменилось. Но мне даже не дали попробовать, сочтя моё желание обыкновенной женской прихотью.

Однако эта прихоть имела вполне серьёзные причины. Впрочем, задумка уже провалилась, и мне не оставалось ничего другого, кроме как наслаждаться новой фамилией в паспорте. А ещё — наслаждаться прекраснейшей из музык, сотворённой тем, кто мне эту фамилию даровал.

Андрис был великолепен в этот вечер. Он и не умел быть другим. Я по-настоящему гордилась своим мужем и понимала, что счастлива, вопреки всему.

Он тоже был счастлив, как это бывает с теми, кто добивается успеха в своём деле. Пускай его не поджидали толпы молоденьких поклонниц и не приставали на улице с просьбой сфотографироваться или дать автограф, но Андрис занимался не просто музыкой, он занимался любовью всей своей жизни. Моя любовь нужна была ему как воздух, а музыка — как кровь.

После концерта мы прогулялись по улицам. Мне хотелось глубже впитать атмосферу волшебства — я ещё не привыкла к этому городу. Андрис выглядел устало и в основном молчал. Возможно, просто переволновался, а на меня, возможно, продолжали действовать антидепрессанты. Я предложила зайти куда-нибудь, выпить кофе.

Андрис покачал головой:

— Илзе, ты и так не спишь. Разве Мария не говорила тебе, что стоит сократить потребление кофе?

— Да что мне эта Мария? — рассердилась я. — Она уже месяц предлагает мне считать овец. А я знаю только одну овцу — её.

— Илзе, не говори так.

— Прости, — я прикусила язык, осознав, что действительно была груба. — Я знаю, что ты уверен в ней как в специалисте, но разве ты не видишь, что мне её профессионализм не помогает?

— Я вижу, что ты раздражаешься, — заметил Андрис.

— Я раздражаюсь из-за того, что не вижу результата.

— Терапия может занимать много месяцев. Нужно быть настойчивым и последовательным, чтобы всё получилось. Илзе, — Андрис остановился и притянул меня за плечи, обнял. — Илзе, я уверен, Мария делает всё возможное, чтобы разобраться в ситуации. Но твоя личная антипатия ей может мешать, понимаешь?

— А что делать, если она мне не нравится? — проговорила я ему в шею.

— Почему она тебе не нравится?

— Она задаёт неприятные вопросы.

— У неё работа такая — задавать вопросы. Как можно что-то понять, не разговаривая?

— Не знаю, — я закрыла глаза и попыталась расслабиться, хотя внутри клокотала злость. — Но не всякие вопросы уместны.

— Что неуместного спросила Мария?

— Ничего, — я резко отпрянула и увела взгляд в противоположную сторону, чтобы Андрис не увидел, как из глаз у меня сыплются гневные искры. — Ладно, всё в порядке. Я погорячилась.

— Если очень хочешь, найдём другого специалиста.

— Я же сказала, не надо! — пальнула я и замолчала. Сказала уже тише: — Андрис, это пройдёт. Наверное, переезд так повлиял, другой климат, другая пища и…

Некоторое время Андрис изучал меня. Скорее всего, он размышлял, сказать мне что-то или не сказать. Однако его чувство такта побеждало в большинстве случаев. И, возможно, именно из-за этого его качества я всё-таки решилась повторно выйти замуж.

Дома мы были в полночь.

Квартира Андриса, а теперь уже — наша квартира, находилась на четвёртом этаже небольшого жилого комплекса из пяти домов на окраине Риги. Здесь было хорошо тем, что сразу за домом начинался сосновый лес, благодаря чему воздух вокруг всегда оставался совсем не городским. Можно было сделать пешую вылазку к пруду, а когда хорошенько заляжет снег, непременно будет лыжня, и тогда катайся, сколько влезет.

В прошлом году, когда только переехали, мы с Андрисом несколько раз выбирались на лыжах. Тогда меня не мучила бессонница и, казалось, вообще ничего не мучило и мучить больше никогда не будет. Однако первая эйфория от возвращения на родину сменилась первыми признаками привыкания, среди которых ко мне начали возвращаться некоторые старые привычки, а тоска по Москве превратилась из романтической в обыкновенную тягостную.

При этом я понимала, что здесь, в Латвии, мне гораздо лучше, легче, спокойнее, свободнее. Здесь прекрасно работалось, а ещё лучше отдыхалось. Но сначала я потеряла сон, а вместе с ним потеряла возможность писать. Мой издатель терроризировал меня уже второй месяц, а я ничего не могла ему дать.

Я зашла в кухню, налила себе стакан воды и пила его медленными короткими глотками. Андрис стоял в проёме и ждал, когда я напьюсь и пойду вместе с ним спать. В конце концов, он ушёл один. А я допила этот стакан и налила в него же немного виски из бара. Взяв его в руку и прислонив к губам, подошла к окну.

Ночью пейзаж за ним полностью заливало чернотой. И если днём прозрачное стекло от пола и до потолка транслировало чарующую панораму соснового леса, то с наступлением темноты с той стороны веяло паранормальной жутью. Я смотрелась в чёрное зеркало и видела себя — себя, стоящей в очень похожей кухне-гостиной с приземистым диваном, камином и большой столешницей, на которой можно устроить целое ресторанное производство. Всё чистое и чрезвычайно белое, а в отражении — какое-то призрачное и мёртвое. Я цедила виски долго-долго, зная, что Андрис уже наверняка спит, но нужно было подождать хотя бы до часу.

В ожидании этого времени я принесла сумку, куда положила после встречи с Марией свои